Елизавета Глинка не раз признавалась, что не любит давать интервью — время для разговоров она всегда берегла для другого: накормить бездомных на Павелецком вокзале, поддержать малоимущие семьи в Нижнем Новгороде, Архангельске, Тюмени или вывезти тяжело раненных детей, попавших под обстрел в горячих точках. Она всегда была первой там, где требовалась помощь. Вот и в тот день, 25 декабря, ее ожидали увидеть там, где нужны были лекарства, где детям требовалась помощь. Но никак не в списке погибших в страшной авиакатастрофе. Ведь лететь до конечного пункта назначения — в Сирию, чтобы передать медикаменты, — доктор Лиза не собиралась. Она должна была остаться в Сочи. Передумала в последний момент…
«В наш дом шел бесконечный поток людей»
Она могла бы стать балериной или выдающимся музыкантом — педагоги балетной и музыкальной школ, в которые юную Лизу отдали для «правильного девичьего воспитания», отмечали недюжинные способности девочки. Мешала разве что неусидчивость — ей все время надо было куда-то бежать, кого-то спасать. Сначала это были куклы. Папа сделал ей «печать» из картошки, на которой пророчески вырезал «Доктор Лиза». В пять лет она уже знала, чего хочет. А в школе скучным учебникам предпочитала мамины медицинские справочники.
«Когда была маленькой, просто обожала играть в больницу, — вспоминала в одном из интервью Елизавета Глинка. — Моя мама работала в Центральной клинической больнице на «скорой помощи». Я выросла в поликлинике и поэтому все время носила белый халат. Он был мне ужасно велик, но я чувствовала себя счастливой. Ведь я тоже лечила. Только кукол. Выписывала рецепты — брала из маминых книжек рецептурных, из справочника Машковского, потому что уже в пять лет свободно читала и писала. Вела истории болезни, спрашивала, на что куклы жалуются, а жалобы выписывала из книжечки «Оказание скорой неотложной помощи». Когда мама ушла на пенсию, продолжала заниматься диетологией, в которую была абсолютно влюблена. Наша хрущевка всегда была полна народу: к маме шли проконсультироваться, провериться, просто померить давление, в дом тек бесконечный поток людей. Папа, будучи военным, терпел. А я считала, что это и есть норма».
«Я сделала это, чтобы не сойти с ума»
Ей завидовали подруги — в 1986 году окончить 2-й Московский государственный медицинский институт, найти любовь всей своей жизни (Глеба Глинку), эмигрировать в Америку и родить там прекрасных сыновей казалось ну очень щедрым подарком судьбы. Но глупо было полагать, что в этой «идеальной жизни» она откажется от своей главной миссии — быть полезной людям. Через пять лет, с дипломом Дартмутского медицинского колледжа по специальности «паллиативная медицина» и знанием о том, как устроены хосписы, доктор Лиза вернется в Россию.
«Я оставила в Америке детей и была со своей мамой каждый день в течение двух с половиной лет, — рассказывала Глинка. — До первого апреля, когда у нее остановилось сердце. Я не сняла ее с аппарата, она умерла сама. Я организовала фонд («Справедливая помощь». — Ред.), пока мама еще лежала в больнице. Я, наверное, сделала это, чтобы не сойти с ума. Болезнь мамы определила, что место, где я должна работать, — Россия. Первые три года работы здесь мы были изгоями — только и слышали нарекания от соседей и знакомых: «Зачем вы это делаете?» Что-то массово начало меняться, как ни странно, — после летних пожаров 2010 года. Люди вдруг как будто очнулись, увидев этот ужас».
«Не люблю, когда меня идеализируют»
Она умела видеть во всем хорошее. Умела оправдать даже тех, кто бросал в спину камень.
«Трудно быть в конфликте с половиной города, когда одни говорят — «разводишь бомжей», другие — «ты святая», —
признавалась доктор Лиза. — Я не люблю, когда меня идеализируют, но огорчает и продуктивная ненависть: «Чтоб ты сдохла! Подожжем дом!» Не скажу, что это мешает жить, но осадок остается. Но я все равно пытаюсь оправдать и этих людей, думаю, что, наверное, у них в жизни не все в порядке. Здесь у меня тоже своего рода нейтралитет: я стараюсь осаживать и тех, кто приходит и говорит: «Вы живая, вы действительно есть? Потрясающе!», и тех, кто говорит: «Убирайся с этой помойки». Есть люди сочувствующие, есть те, кто говорит: «Ты корень зла». И есть третьи, которые уверены: «В этом определенно есть корысть, ты что-то с них имеешь, с этих бездомных». Я стараюсь не отвечать никому, делаю свою работу, и все. Мою жизнь можно назвать «терпение во всем» — я терплю и просто думаю, как быть, что делать, когда в двадцатый раз откажут, когда здесь подставили, там подвели, в банке деньги прогорели…»
Доктор Лиза помогала вывозить детей, попавших под обстрел. «Каждая спасенная, выхваченная из ада войны жизнь —
это перелом хода вещей, предотвращение уже почти свершившегося зла. Существует мера, цена, которую я должна заплатить: мне нужно не только поехать и вынуть детей «оттуда», из-под снарядов и пуль, но и «здесь» пройти через побивание камнями, публичное унижение. И если за все эти «мразь» и «сука» в мой адрес Бог даст мне возможность спасти еще хотя бы одну жизнь, я согласна».
Какой мерой измерить ту помощь, которую доктор Лиза оказала словом или делом? Ее имя известно по всему миру. И несмотря на это, успешной доктор Лиза себя не считала.
«Была бы успешной, открыла бы два хосписа — один для бездомных, второй — для онкологических больных, которые не могут находиться дома, — любила говорить она. — Хоспис, где нет «койко-дня», нет платы за лечение, а есть нормальный персонал, где люди от поступления до ухода из жизни накормлены и получают всю необходимую помощь. Успех для меня измеряется только результатом. Вот у меня получилось построить хоспис в Киеве, первый на Украине. Я очень дружила с Верой Миллионщиковой, которая сказала: «Все, остановись. Столько сил и денег вложено — тебе на всю жизнь хватит чем заниматься». А я не послушалась. Встретила бездомных и подумала: Господи, а как же они? Давайте я попробую организовать службу, которая будет их реабилитировать. Ведь главное — победить равнодушие».
В 2012 году доктор Лиза сказала в интервью «Отдохни!»: «Страдающие люди — такие же, как мы с вами. Живые. С той лишь разницей, что знают свой оставшийся срок». Она не знала и не могла знать свой собственный срок. Вся ее жизнь — любовь и свет без срока давности…
