Считается, что в цирке правят бал династии. Это довольно герметичное пространство. Ваш мир — это что-то вроде секты?
Эдгард: Да, династийное искусство. Любовь к цирку попадает к тебе в кровь, и это — навсегда. Недавно мы сидели в цирке с моим другом, телеведущим Леонидом Закошанским, и он, глядя, как работают акробаты, спросил, что мотивирует этих людей. Правильный ответ один: «Образ жизни!» Понимаете, цирковые артисты богатыми никогда не будут, это не самое высокооплачиваемое дело. Поэтому и движет нами не желание заработать, а желание быть именно здесь — ежедневно рисковать жизнью, преодолевать боль и страх. Это про любовь.
Аскольд: Ох, с вами, журналистами, надо быть аккуратными — любой термин может быть подан совсем иначе, и ты будешь выглядеть дураком. Слово «секта» неоднозначно воспринимается людьми, сейчас оно несет негативный посыл. Но ведь фактически любая религия — это секта. Да, и в цирке, конечно, есть особенности. Мы закрыты для посторонних, но одновременно всегда открыты для тех, кто хочет быть с нами. В целом же цирк всегда был семейным делом, но если ты приходишь с открытыми объятиями, то становишься родным. Для меня цирк — это, в узком смысле слова, семья.
Д.С.: А если брать шире?
А.: Это удивительно подвижное искусство, способное мутировать, перевоплощаться в секунду. Все, что ты привносишь в него, им и становится. Цирк не пытается под кого-то подстроиться, он всегда самобытен, и в этом его прелесть. У него нет границ. Это искреннее искусство: люди рискуют, и делают это абсолютно сознательно — зритель должен понимать, что мы тут не дурака валяем.
Д.С.: Это все-таки жизнь на грани.
Э.: И это здорово! Мы не прячемся за фонограмму, каждый день доказываем публике, что можем делать сальто-мортале и заходить в клетку к хищникам без страховки. Здесь тебе хлопают не за вчерашние успехи, а за то, что ты сделал прямо сейчас. Мы должны доказывать свою состоятельность ежедневно. Я работал с температурой 40, Аскольд — с загипсованной ногой. Когда болел и умирал папа, нужно было выходить к зрителям и улыбаться. Сделать вид, что ничего плохого в твоей жизни не произошло.
Д.С.: Эдгард, после того, как вы стали директором цирка, жизнь сильно изменилась?
Э.: Знаете, я думал, что буду больше времени проводить в одном месте, меньше ездить. Получилось с точностью до наоборот, только бухгалтерии прибавилось (улыбается). Во-первых, продолжаю артистическую карьеру и каждую неделю мотаюсь на гастроли. Остальное время провожу в служебных командировках. Утром прилетаю, вечером улетаю, и так 3-4 раза в неделю. Но вы не по-думайте, я не жалуюсь, я сам выбрал такую жизнь. Мне нравится.
Д.С.: Быть директором?
Э.: Не в этом дело. В детстве родители водили меня именно в цирк на Вернадского, а на Цветной. Он больше, мощнее, а у меня же гигантомания, как у отца — он всегда любил большие, фундаментальные вещи. Я прекрасно разбираюсь в реалиях этого цирка, знаю всю кухню изнутри и понимаю, куда он должен двигаться. Мы с братом не боимся конкурировать, например, с канадским «Дю Солей». Были времена, когда он считался недосягаемым, а мы постепенно начинаем с ним серьезно соперничать.
Д.С.: Вы же вроде не очень долго на этом посту, а уже такие результаты?
Э.: Да, наши шоу и программы побывали там, куда нас раньше даже не звали — в Дубае, Латвии, Эстонии, Финляндии, Болгарии и множестве других стран. Иностранцы хвалят наш фестиваль «Идол», значит, мы движемся в правильном направлении (улыбается). А еще я очень хочу, чтобы моих артистов зрители любили и знали в лицо. Даже команду КВН создал и отправил блистать на Первый канал. Вот ради всего этого я и стал директором.
Д.С.: Знаю, что вы готовите новое шоу, идея которого родилась благодаря предстоящему чемпионату мира по футболу.
А.: Да, «Эпицентр мира». Премьера будет в мае. Это экспериментальная история для нас, потому что немного непонятно, на какую аудиторию рассчитывать. Чемпионат мира — огромное событие для страны. Нам хотелось сделать шоу, которое будет интересно всем, в том числе тем, кто приедет поболеть за любимую команду. И, возможно, заодно захочет понять, что же это за чудо такое — российский цирк.
Д.С.: Сами будете выступать?
А.: Конечно!
Д.С.: Вы наверняка знаете, что многие упрекают вас в жестоком отношении к животным.
А.: Я тут недавно даже статью видел про своих дочек маленьких — милейших созданий, с заголовком «Изувер родил себе подобных» или что-то в этом роде. Это какой ужас должен быть в головах у авторов?
Д.С.: Действительно, кошмар.
Э.: Как говорил наш отец Вальтер Запашный, «хуже простого дурака может быть только дурак с инициативой». Слово «дрессура» не несет никакого негатива. На протяжении всей своей истории человечество дрессирует — и животных, и людей. И именно это рождает прогресс. Вы своим детям вкладываете определенные нормы, мы все немного дрессировщики. Друг для друга. А перегибы есть везде. Полицейские, которые лупасят дубинками мирных граждан, врачи, злоупотребляющие клятвой, и жестокие укротители животных тоже встречаются, конечно. С этим надо бороться, но всех причесывать под одну гребенку не стоит.
Михаил Полицеймако: «Не надо мечтать о работе, она придет сама!»
А.: Люди много говорят о защите животных, и все это не имеет ничего общего с реальными делами. В стране бесконечное количество приютов с брошенными собаками, кошками, и никому это не интересно. Зато покричать, как жестоко обращаются со зверями в цирке, люди любят! В комментариях к нашим видео через один высказывания типа «Цирки запретить! Дрессировщиков распять! Посадить в клетку!!»
Д.С.: Вы им что-то отвечаете?
А.: Нет, зачем? Спроси этих комментаторов, что лично они сегодня сделали для животных? Ничего! А мы боремся за жизнь каждого нашего зверя. Пытались выходить новорожденного тигренка, от которого отказалась мама. Не получилось, но не потому, что жил в цирке. Недавно в Питере три дня спасали лошадь от заворота кишок. Она умерла на руках у брата, все рыдали — и он сам, и служащие, и ветеринары. О какой нашей жестокости тут можно говорить! Люди просто не знают.
Д.С.: Кстати, а много у вас зверей в цирке сейчас?
Э.: У нас с братом сейчас 16 хищников — львов и тигров, 20 лошадей, 15 собак, 3 медведя, 6 попугаев, обезьянки, и это далеко не полный список. Много, в общем.
«Мы все в жизни немножко дрессировщики. Друг для друга, например»
Д.С.: Боитесь своих хищников?
Э.: Мы начали дрессировать в 1997 году, мне был 21 год. «Боязнь» — неправильное слово. Для того чтобы стать дрессировщиком, надо созреть. Оглядываясь назад, я понимаю, как тот — 21-летний Эдгард Запашный — кардинально отличается от меня нынешнего, 41-летнего. Насколько тоньше я чувствую животных, насколько меньше совершаю ошибок. У меня растут дети — сын и две дочки. Я мог бы сказать, что мой мальчик сможет зайти в клетку и начать работать уже в 18 лет. И что лично сделаю ему суперномер. Но нет, ни фига! Его 18-летнего они просто разорвут!
Д.С.: Звучит страшно?
Э.: Так и есть! Поэтому, когда сын начнет делать свои первые шаги — в 18, 19 или 20 лет, — я буду рядом, как тень отца Гамлета. И я тысячу раз спасу его жизнь — потому что это опасная профессия.
«Когда сын начнет делать первые шаги как дрессировщик, буду рядом и тысячу раз спасу ему жизнь…»
Д.С.: А сын-то сам захочет?
Э.: Пока ничего не могу сказать. Ему всего 5 месяцев (смеется). А вот мои дочки — 4 и 6 лет — уже вовсю пашут на манеже. Вчера вот мама привезла их в цирк, а я зашел посмотреть, как она растягивает девочек. А там слез — ведро!!! Но чем раньше начнут, тем большего достигнут. Мне важно дать им все, что могу. Я минут 10 стоял и смотрел, как моя дочка растягивается и ревет-ревет-ревет, а когда упражнение закончилось, она подбежала и обняла меня. Я ей: «Стеша, как дела?»
Она мне: «Хорошо!» И ведь не обманывает! Она уже в свои 6 лет понимает, что тянуть шпагат — это больно. Зато потом она гордо и радостно показывает мне, как сама подтягивается на кольцах!
Д.С.: Хотите им такой же популярности, как у вас?
Э.: Не знаю. Я долго мечтал об узнаваемости, хотя понимал, что это штука неоднозначная. Быть все время на виду на самом деле очень непросто. Тебя постоянно оценивают и делают выводы, которые к твоей жизни не имеют отношения.
Д.С.: Например?
Э.: Вот сейчас я, как госчиновник, летаю обычно экономклассом и часто вижу у других пассажиров сочувственные взгляды. Мол, бедный ты, бедный, такой популярный, а денег на бизнес-класс нет. А в это время какой-нибудь артист рангом ниже спокойно сидит в бизнесе.
Д.С.: Вас это задевает?
Э.: То, что лечу в экономе? Нет! А реакция людей порой да. Ни я, ни Аскольд ничего не делаем напоказ. Хотя бывают ситуации, когда нам надо, что называется, «держать лицо». Взял недавно у подруги машину до спортклуба доехать, и меня остановил полицейский. Когда он увидел, кто сидит за рулем, очень удивился. Ну как так! Запашный — и на таком дешевом авто?! В общем, я много всего наговорил, а на ваш вопрос про детей и популярность так и не ответил. Не знаю, хочу ли я им популярности. Пусть будут счастливыми. Как мы с братом.
Мы в соцсетях 