Актер сравнил жизнь со снежным комом, который мы катим по снегу и он сначала разрастается, а затем потихоньку тает. И остается лишь дуновение ветерка.
«Думаю, что мне удалось оставить хоть какой-то след в советском кинематографе, — смеется Регимантас Адомайтис. — На вечность я не претендую!»
— Регимантас, о чем вы просите небеса?
— Знаете, с богом у меня особенные отношения. Я рос в верующей семье и сам, будучи еще школьником, очень верил в Бога. Ходил с родителями в церковь. Я был отшельником, сторонился людей и предпочитал уединение. Реальность меня отпугивала, я не понимал ее. Это рождало во мне замкнутость. Многие пророчили, что я стану священником, уж больно я был не от мира сего (смеется).
Но с годами я отошел от церкви, более того, стал неверующим человеком. Хотя не отрицаю существование больших сил. Если верить, надо верить безоглядно, всей душой. А если молиться, то я бы молился, чтобы мои сыновья и близкие были здоровы и счастливы. Сейчас вокруг нас столько бед и несчастий, что очень боишься за их будущее. И самому здоровья. У меня было много хорошего в жизни, и сетовать на что-то мне не приходится.
— Вы не жалеете, что выбрали профессию актера?
— Уже поздно о чем-то жалеть (смеется).
— Что вы почувствовали, когда после картины «Никто не хотел умирать» проснулись знаменитым?
— (Смеется.) У меня не было такого утра, когда я проснулся и понял, что знаменит. Была просто работа, которую я делал, и по-моему, делал неплохо (улыбается). Эта картина дала мне пропуск в большое кино, а попасть туда в то время было огромное счастье. Я всегда завидовал актерам, которых видел на экране. Первое время ничего не понимал, не знал, как играть, но я старался. Слава пришла не сразу ко мне. Я шел к ней. Просто стал замечать, что люди начали узнавать меня на улице. Конечно, это приятное чувство.
— Вы всегда играли породистых, решительных, надежных и волевых мужчин в кино. А в жизни вы такой же?
— Вовсе не обязательно быть таким, как в кино. Часто мы стараемся компенсировать свои недостатки, комплексы, уходя в сферу фантазий. Я знаю, что никогда не буду королем, но с детства любил мечтать, что я во главе войска, полководец. Я таким не являюсь, но в своих мечтах представляю себя таким. Видимо, эта тенденция переходит на мои работы. А в жизни я не такой, может быть, наоборот, мне этого не хватает.
— Вы один из немногих, кто прожил с одной женщиной почти всю жизнь. Что удерживало вас рядом так долго?
— С Эугенией Байорите мы познакомились на съемках фильма «Чувства». Перед картиной, на пробах, общались как партнеры по фильму. Вот и дообщались до женитьбы (смеется). Мы очень разные, и, может быть, это и удерживало нас рядом. Мы дополняли друг друга. В нашей жизни бывало всякое, даже до развода дело доходило. Но ссоры длились недолго.
— Жена вас ревновала?
— Скорее да, чем нет. Особенно вначале, когда я стал популярным. Она мне сама рассказывала, как однажды пришла какая-то неизвестная женщина и спросила, дома ли я. Видимо, жену это сильно кольнуло в сердце. Я такой неторопливый, ленивый немножко, а чтобы заводить любовницу, надо быть активным. Ленивым сложно заводить любовниц (смеется). Я всегда был склонен к максимализму, и если делать что-то, то на полную катушку. Делить себя нехорошо, и я не умею. А вообще характер у меня замкнутый, да и сам я человек стеснительный, хотя и играл в кино этаких залихватских парней и ловеласов. Я и в школе после танцев не решался проводить девушку до дома, а уж о поцелуях и речи не было (смеется). Спасибо театру, который хоть немного раскрепостил меня. Во время спектакля внутри меня словно включался моторчик, который рождал бешеный темперамент. Но заканчивался спектакль, уходила страсть.
Я человек стеснительный, хотя играл залихватских парней и ловеласов
— Что вы помните о войне?
— Я родился в Шяуляе. А когда началась война, родители отвезли нас с братом в деревушку, в захолустье, в дом, где раньше жили родители моего отца. Это была небольшая избушка, рядом с которой протекала река. Мы не видели взрывов бомб, налетов авиации, не скрывались от фашистов. Лишь когда над деревней пролетали самолеты, мама командовала спуститься в погреб. Линия фронта проходила через наш участок. Неподалеку остановились войска, где разместилась санчасть. После их ухода на всем поле лежали окровавленные бинты. Я отчетливо это помню.
— Бытует мнение, что актера, сыгравшего свою смерть в кино, ждут несчастья.
— Не думаю. Я много раз играл смерть. Особенно в начале карьеры: меня во всех фильмах убивали. Начиная с «Никто не хотел умирать» и заканчивая Эдмондом в «Короле Лире», где меня убивают мечом. Я к этому отношусь без боязни.
Правильнее, когда актер выступает рассказчиком роли, при этом не насилуя психику. А когда отдаешь душу на съедение публике, приходит опустошенность и, как следствие, тоска и одиночество.
— Ваша безумная слава сменилась неожиданным затишьем в карьере. Чем вы занимались в эти годы?
— Тем, что я люблю больше всего — играл в театре. Шло время, я постарел, устарели и те герои, которых я играл, будучи молодым. Мое амплуа героя ушло. Режиссеры приглашали играть, но, присматриваясь, понимали, что я уже в силу возраста не гожусь на эти роли. Я совершенно не переживал по этому поводу.
— Имея такой успех, вы могли открыть любые двери… Вы ведь в Литве национальный герой?
— Вам только кажется, что я национальный герой. Я им никогда не был. Меня больше узнают в России, чем в Литве. В Литве на меня не обращают внимания. Даже если и узнают, не подают виду. И я не пользовался никогда своей популярностью. Разве что по мелочам…
