Светлана Немоляева: «Самая большая рана для артиста — если он забыт»

Светлана Немоляева одна из тех редких советских артисток, которые не только любимы зрителем, но и до сих пор востребованы в кинематографе. Неудивительно! Ей 82 года, но за 60 лет, которые она отдала профессии, Светлана Владимировна мало изменилась. «Разве что талия уже не та», по привычке кокетничает она. 

— Светлана Владимировна, многие из ваших ровесниц-актрис давно пропали с экранов, уверяя, что уже «переросли всю эту блажь». Вы же до сих пор в обойме. Как вам это удается?  

— Самая большая рана для артиста — если он забыт. Мне тоже бывает очень тоскливо и неуютно, если у меня возникает перерыв в работе. Хотя и за такие моменты я тоже благодарю судьбу. Когда нет ни съемок, ни спектаклей, я могу выдохнуть — с радостью провожу время на даче, сажаю цветы. Но после таких перерывов с еще большим удовольствием окунаешься в работу.

В то единственное, что спасает от одиночества и драматических мыслей, которые посещают меня после ухода моего Саши (Александр Лазарев — муж Светланы Немоляевой, умер в мае 2011 года. — Прим. ред.). А то, что роли мне предлагают небольшие, — это даже хорошо. Не каждый может выдержать напряженный график съемок. Я не стесняюсь возраста — сколько есть, столько есть, и с удовольствием соглашаюсь играть старушенций — бабушек или чьих-то престарелых мам. Но каждую из героинь делаю запоминающейся.

— В «Ван Гогах» ваша героиня прикована к инвалидному креслу, но несмотря на это она не растеряла ни капли своего женского обаяния и кокетства

— Наверное, потому что кокетство – это и моя манера (смеется). Например, когда мне говорят, что я хорошо выгляжу, я, конечно, жеманничаю, но к таким комплиментам все равно отношусь «с прищуром». Потому что в таком возрасте за рамками допустимого выглядеть хорошо ну просто невозможно.

— Тем не менее, вам это все же как-то удается...

— Поверьте, я очень часто выгляжу плохо. Увидел бы кто из журналистов, сразу бы стали говорить: «У Немоляевой проблемы» (смеется). С юности у меня есть правило: как бы тяжело ни было, надо держать себя в форме. Это элементарное уважение к зрителю. А в жизни, когда я ограждена от внимания публики, нахожусь наедине с собой или со своей семьей, я совершенно не слежу за собой.

За 60 лет работы в кино и театре это своеобразный отдых. Каждый день краситься, одеваться, чтобы выглядеть нормально, — это тяжело. 

— Но тяжелее всего сохранить такую стройную фигуру, как у вас. Что это, генетика?

— Не думаю. В молодости я была достаточно толстенькая. Когда играла первые сцены в «Онегине» (фильм 1958 г. — прим. ред.), у меня такая круглая физиономия была. Потом села на диету и сразу скинула 5 кг — к сцене на балу у меня уже была тонкая талия.

Правда, потерянные килограммы очень быстро вернулись. Я долго работала над собой, чтобы похудеть, боролась с едой. В итоге сейчас ем все, только очень маленькими порциями. И могу похвастаться тем, что за всю мою актерскую карьеру костюмерам не пришлось перешивать ни одного моего платья. Театр очень хорошо в этом смысле держит в ежовых рукавицах.

— Ваша внучка Полина пошла по вашим стопам, и вы играете в одном театре. Наставляете ее?

— Только если сама попросит. Но делаю это всегда очень деликатно, поскольку сама прошла суровую театральную школу и до сих пор не могу забыть некоторые из обид. В основном не своих, а тех, которые доставались моему Санчику — они меня ранили даже больше, чем мои собственные. Не копить их в себе помогает сцена.

Всю боль несправедливости, непонимания перевариваешь, как в супе, в душе, а потом даешь выход на театральных подмостках. И легче становится. Ведь иногда о каких-то проблемах даже близкому человеку не скажешь, а на сцене можно. Как говорил наш режиссер Андрей Гончаров, «Каждый актер имеет право на душевный стриптиз».