5 женщин, переживших онкологию: реальные истории

«У меня для вас две новости, плохая и хорошая», — врач смотрит в монитор, на бумажки, мимо меня. Никогда в глаза. Торопится. Ему бы за пять-семь минут со мной уложиться —не до соплей и вопросов «что я делала не так?», за дверью очередь. Мне повезло, рак поймали на ранней стадии. Поймала, к слову, сама и три года назад. Но до прошлой осени диагноз звучал как «бюстгальтером натерла — рассосется». Мне повезло, на одного уставшего врача-бота, зависшего в протоколах 30-летней давности, я встречу пять внимательных, продвинутых и неравнодушных. Не в Израиле, тут, в Москве. Мне повезло, в нужный момент в руках окажется книга «Правила ведения боя». Я буду знать, что не одна. Пойму, какие вопросы задавать своим хирургам. И чего бояться, чтобы не бояться. Мне повезло, что близкие и друзья сразу примут мой «сценарий». Мне не повезло: рак не сделал меня сильнее, лучше, мудрее. Может, чуть смелее. Но это неточно.

Александра Гапошкина, 27 лет, лимфома

Мне поставили диагноз лимфома в марте 2018 года. Я прошла 8 химий и пересадку стволовых клеток. Сейчас у меня устойчивая ремиссия с ноября 2018 года. В двух предложениях постаралась описать событие, перевернувшее мою жизнь. Я была обычной студенткой художественного училища. Много рисовала, жила в Краснодаре с любимым мужем и ни о чём не беспокоилась. Но я всегда была очень негативной. Мне не нравилась моя внешность, мои успехи, я постоянно ныла и думала о смерти. Не справлялась с психологическими травмами и проблемами, которые, по сути, есть у каждого с детства. Я страдала синдромом отличницы и низкой самооценкой. Стандартно. Но я довела это до рака. Я считаю, что сама это сделала словами, которые произносила и мыслями о себе. И когда я получила диагноз, то поняла, что Вселенная отвечает мне. Раз не хочешь жить — пожалуйста. В ноябре 2017 вдруг на шее начали появляться шишки.

Я пошла к врачу, и начался путь сложных обследований, и только через полгода мне поставили точный диагноз. Мне пришлось бросить училище и вернуться в Москву к маме. И вот я в Москве в Центре Гематологии лысая, привязанная к капельнице, не могу есть, пить, ходить, рисовать. Я могу только смотреть в стену. И в эти моменты я начала понимать, как я счастлива, что живу. Я начала вести Инстаграм, рассказывая о своих онкобуднях. Я начала много читать, медитировать, делать аффирмации. Я поняла, что мое счастье зависит только от меня и моего решения быть счастливой. И внешние обстоятельства не важны. Когда я выздоровела, я уехала в Питер почувствовать жизнь и проверить себя. Да и просто всегда мечтала. Я жила там полгода в коммуналке и разрисовывала стены столовой Экономического университета. Я начала замечать свои чувства и исполнять мечты.

А что муж? С ним мы расстались почти сразу после того, как мне поставили ремиссию. Ему этот период дался очень тяжело, и мы приняли решение, что лучше идти каждому своим путем. Сейчас я абсолютно счастлива. Я снова в Москве, сбылась моя мечта и я поступила в Академию художеств имени Глазунова, пишу картины, провожу мастер-классы, продолжаю вести Инстаграм и занимаюсь поддержкой онковыздоравливающих пациентов. Я достойно прошла эту борьбу с раком, и я ему бесконечно благодарна за те изменения во мне. Спокойствие и неисправимый оптимизм теперь всегда со мной.

Евгения Суздальцева, 20 лет, остеосаркома

В 16 лет Жене ампутировали ногу. Но она тут же встала на протез. И с тех пор она идет, а иногда и бежит по жизни легко. В том числе — по подиуму на показе мод, в котором участвовала как модель. Она так хорошо играет в настольный теннис, что победила в Спартакиаде и приняла участие в Чемпионате России. Влюбилась в Москву и два года назад поступила в Московский государственный социальный университет и уехала из родной Пензы в столицу. А вот прямо сейчас исполняет свою детскую мечту — учится водить машину.

«Я постоянно себе доказываю, что у меня нет ограничений, — говорит Женя. — И обижаюсь, когда обо мне говорят, что я — человек с ограниченными возможностями. Обычно я поправляю: «Я — человек с инвалидностью». Я уверена, что у меня нет ограничений. Все зависит от человека, от его настроя. Поэтому я часто бросаю самой себе вызовы. Ведь если кто-то может, значит, и я смогу.

Не скажу, что у меня есть кумиры. Но в Instagram я внимательно слежу за публикациями итальянки Паолы Антонини. У нее нет ноги. И она работает моделью. Когда мне поставили протез в 2016 году я приняла участие в Неделе моды. Когда я вышла на подиум, то испытала мощное ощущение, радость и гордость, что смогла это сделать.

После того, как я вернулась из больницы, на протяжении трех месяцев все мои родные сопротивлялись тому, чтобы я что-то делала, они говорили: «Сиди дома, лежи, отдыхай, ешь, спи». Я на них из-за этого очень обижалась. Ведь для меня это самое ужасное — ничего не делать. Я месяца три упорно боролась с этим их «нет», «туда не ходи, того не делай». Они хотели посадить меня на домашнее обучение, но я их уговорила отпустить меня в школу. А еще через пару месяцев я начала проситься на теннис, мол, мне только посмотреть. До больницы я шесть лет играла в настольный теннис. В общем, втайне от них я начала заниматься с тренером, спасибо ему, что поверил в меня. Когда родители поняли, что сопротивляться бесполезно, что я буду делать то, что считаю нужным, они перестали меня ограничивать, наоборот, сейчас они меня поддерживают и говорят: «Давай, ты сможешь!».

Надежда Кузнецова, 38 лет, рак шейки матки

Сначала я была больничным волонтером благотворительного фонда. Потом организовывала соревнования для детей, перенесших рак. Я была в теме. Наверное, заболеть раком, когда ты уже десять лет им занимаешься — проще. Множества распространенных страхов и стереотипов у меня просто не было.

Но я была беременна. В июле 2016-го я забеременела, а в сентябре врачи прямо говорили, что не разрешат мне рожать, так как у меня нашли небольшое новообразование. Сложнее всего было в тот момент — когда внутри тебя уже живет любимый ребенок, но ты не позволяешь себе радоваться беременности. В такой ситуации до недавнего времени врачи настаивали на раннем и даже позднем аборте. Тем более, что у меня уже был четырехлетний старший сын, а в такой ситуации жизнь матери считается в приоритете. Но мне повезло с врачами, с ними было не страшно. И очень важно, что мой муж с самого начала считал так же, как и я — наша задача сохранить нас обоих, это была супер-поддержка.

Удивительно, но болезнь не помешала мне наслаждаться беременностью, я много гуляла, смеялась, встречалась с подругами и не выносила себе мозг двадцать четыре на семь.

Иногда правда накрывало по ночам. Начинались страхи «а если что-то пойдет не так?». Я тогда садилась в кровати и ревела, а муж просто был со рядом, гладил меня по голове и давал выговориться. Я вообще обнаружила такое свойство своей психики, что умею сорок минут интенсивно порыдать, прямо белугой, а потом — хоп и отпускает. Такое ощущение — и так проблема, зачем ее еще усугублять плохим настроением.

Что касается денег, то нам их хватило на то, чтобы делать химию в частной клинике в отдельной палате, где со мной всегда мог быть кто-то из близких. Но когда нам выставили счет за операцию, мы, конечно, крякнули — он был больше миллиона. Счет пришел по е-мейлу, когда мы с мужем обедали в ресторане. Я открыла письмо, слегка подавилась, показала письмо мужу, и мы молча продолжили есть. Никаких сбережений на тот момент у нас уже не было. Чтобы собрать миллион, нам пришлось бы что-то продать. И мы пошли искать альтернативы. Можно было оперироваться бесплатно по квоте в хорошей государственной клинике, но там предлагали не лапароскопическую, а открытую операцию с очень нежелательными последствиями для качества жизни. В целом рак матки на фоне беременности — это очень редкая и сложная ситуация, поэтому нам нужен был определенный врач, который имеет достаточный опыт подобного лечения. Такой врач как раз вел меня в частной клинике.

Я не знала, что в это самое время мои друзья уже собирали деньги, вели переговоры с клиникой о скидке. Через неделю от нашего близкого друга пришла эсэмэска, что деньги для меня полностью собраны и в клинике меня ждут. Первое время я про это не могла говорить без слез. Это было сделано невероятно деликатно. Я до сих пор не знаю всех, кто участвовал в сборе. Это были и сотрудники благотворительного фонда, и мои близкие друзья, знаю, что девочки, мои коллеги из Сколково, вынимали деньги, отложенные на отпуск. Эти люди вместе с выдающимися врачами спасли меня и моего сына.

Гриша родился на 35 неделе здоровым достаточно крупным младенцем с прекрасным аппетитом, потом еще через два месяца долечили меня. Все получилось — операция, рождение ребенка, памперсы-распашонки…

Накрыло меня года через два. Наступило вдруг полное бессилие. Я могла только есть и спать. Я поняла моя нервная система как-то всерьез пострадала и если восстанавливается, то очень медленно. До болезни я привыкла бежать впереди паровоза, делать сто дел одновременно, но тут пришлось признать, что от железного человека ничего не осталось. Потом я общалась с другими людьми, пережившими рак, и они подтверждали, что у них тоже было что-то подобное. Эмоциональную нагрузку после болезни обязательно нужно пережить, переварить, и только потом с новыми силами двигаться дальше. В каком-то смысле болезнь научила меня больше о себе заботиться.

Сейчас я отношусь к болезни как к одному из ряда событий в моей жизни, точно не самому важному и как-то меня определяющему. Важно двигаться дальше и получать удовольствие каждый день. Мое огромное счастье — это двое моих сыновей, которым уже 8 и 3.

В начале 2020 года меня пригласили стать директором школы практической онкологии, которую основал врач Андрей Павленко.

Мы собрали крутую команду и уже в сентябре начали обучение первого класса школы. Цель школы — выпустить за 10 лет золотую сотню специализированных хирургов-онкологов по разным специальностям, чтобы во всех крупных регионах страны пациенты — такие же, как я — получали самое современное и доступное лечение. Чтобы люди не оставались в этой ситуации без помощи. Мне кажется, это самое главное.