Семен Надсон — забытый многими поэт конца XIX века. Он прожил всего 24 года, но зато каких ярких. За них он успел встрепенуть мир лирики, в том числе «бессмертным» сборником стихотворений — его переиздавали 29 раз с тиражом в сумме 120 000 экземпляров.
Литераторы отмечали не всегда успешный слог поэта, хотя тот возмещал его откровениями и искренностью.
«Еще я создал план сраженья.
Для оловянных двух дружин —
И вам в порыве вдохновенья.
Испек сей стихотворный блин».
Так какую же судьбу ему приготовила жизнь и кого он хотел вызвать на дуэль — расскажем далее.
Потерянное детство
Семен Надсон родился 26 декабря 1862 года в Петербурге. В семье чиновника. Когда будущему поэту исполнилось два года, отец умер от последствий психического расстройства, а мать Антонина Степановна Мамонтова, которая происходила из дворянского рода Мамонтовых, трудилась педагогом и экономкой — ей нужно было прокормить не только себя, но также сына и дочь Анну (младше поэта на полтора года).
Чуть позже Антонина Степановна выходит замуж за Николая Гавриловича Фомина, управляющего Киевским отделением Российского общества страхования и транспортирования кладей. Он также был душевнобольным и вскоре покончил с собой. Усугубляла трудное семейное положение болезнь Мамонтовой: на момент второго брака она уже болела чахоткой.
Брат Антонины Степановны не бросил ее и помог устроить сына во вторую Военную гимназию. Семену было десять лет. Через несколько месяцев мать умерла в 31 год, он и сестра Аня остались на попечении ее братьев: Семена передали на воспитание Илье Степановичу, а Аню — Диодору Степановичу. В новых семьях к детям относились с заботой, но любви Семену все равно не хватало. Вдобавок к этому брат и сестра виделись редко.
«Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я, — зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко… я рос позабытым,
Пугливым ребенком, — угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой…», — делился поэт впечатлениями о детстве в стихотворении «Мать».
Будучи учеником гимназии, Семен начал вести дневники, от которых не отказывался до конца своих дней. Учеба ему довольно быстро наскучила. Интересы сместили слова, рифмы, жизненные наблюдения и как итог — поэзия.
Хотя на этом образование Надсона не заканчивается. В 17 лет он поступил в Павловское военное училище. Отношения со сверстниками не складывались, о себе он оставил впечатление самолюбивого и избалованного парня, но его это не особо волновало. Уже тогда работы Надсона активно печатались. К примеру, в 16 лет его стихотворение «На заре» пропустила редакция журнала Вагнера «Свет».
«Кое-где, мерцая бледными лучами,
Звездочки-шалуньи в небесах горят.
Лес, облитый светом, не дрогнет ветвями,
И в вечерней неге мирно нивы спят.
Только ты не знаешь неги и покоя,
Грудь моя больная, полная тоской…».
Во время обучения в училище Надсон простудился. У него началась чахотка. На годовое лечение поэта отправили в Тифлис (Тбилиси), где он дал волю лирическим эмоциям.
Жизнь ради поэзии
По возвращении в училище Семен еще с еще большим негативом отнесся к обучению. Военная служба ему претила:
«С удовольствием пошел бы даже на музыкальное отделение театрального училища, тем более, что туда можно попасть на казенный счет. Одним словом, куда угодно — но не в военную службу! Она мне невыносимо противна и идет совершенно в разлад с моим характером и способностями».
Свободно чувствовал он себя в поэзии. К тому же стихи начали быстро печатать, а потом — и рецензировать. Например, в «Санкт-Петербургских ведомостях» положительно отозвались о его «Христианке», а стихотворение «Иуда» опубликовали в «Мысли» Оболенского. Вскоре Надсон стал сотрудничать с литературно-политическим журналом «Слово».
А еще на своей квартире он организовывал поэтический клуб «Общество Редьки». Каждая встреча была по-своему яркой. К примеру, поэты читали свои труды не просто так, а под скрипку или гитару. Напротив же, на столе, лежали блюда из редьки. За свою инициативу Семен получал жалованье, тем самым становился независимым от дяди.
1882 год стал значимым в биографии Надсона. Тогда он получил приглашение в журнал «Отечественные записки» от Алексея Николаевича Плещеева — именно его Семен будет считать своим литературным отцом.
Но чахотка составила из его жизни белый стих. Самочувствие с каждым днем ухудшалось. Благодаря друзьям и Литературному фонду у него появилась возможность поехать за границу на лечение. Отметим, в том же 1882-м он окончил училище.
На протяжении всего лечения и до конца дней Надсона поддерживала Мария Валентиновна Ватсон — поклонница его творчества, переводчица и литературный историк. Даже будучи замужем, она сопровождала его в поездках. Когда надо было уезжать — отправляла письма.
В 1883-м у Семена Яковлевича на ноге открылась туберкулезная фистула, пришлось проводить время в Кронштадте, лежа в кровати, но не забрасывать дело всей жизни. Свои дневниковые мысли он пополнил записью «Я начал умирать».
Несмотря на болезнь
Лето 1884 года Надсон провел на даче Алексея Плещеева, затем вернулся в Петербург и приступил к редакторской деятельности. Состояние стабилизировалось, но ненадолго. Лечение продолжилось в Ницце.
«Несколько недель перед его отъездом за границу комнатка больного буквально осаждалась многочисленными посетителями, желавшими выразить ему свое участие и симпатию. Кроме литературной молодежи и дам, здесь можно было встретить и самых почтенных деятелей печати», — рассказывала Ватсон.
Врачи сделали неудачную операцию и сомневались, что Семен дотянет до зимы. Но он прожил еще два года.
Именно в 1885 году вышло наибольшее количество работ поэта. Тогда же он посетил Берн — ожидала очередная операция. Но позитивной динамики не было, поэтому друзья решили вернуть его обратно в Россию. Семен Яковлевич захотел поселиться в деревне в Подольской губернии.
«О себе мне нечего писать. Здоровье мое так же, пишу я мало, событий у нас никаких не происходит. Могу только сообщить, что второе издание моих стихов разошлось уже все, и что третье напечатано и на днях выйдет в свет.
Есть у меня еще слабая надежда получить академическую премию за мою книгу, но сбудется ли она или нет — писано вилами на воде, и, во всяком случае, это дело далеко: премию присуждают только в октябре. Книгу я уже представил в академию… О моих планах на будущее, насколько такой больной человек, как я, может их иметь, пока не могу сообщить ничего положительного — чувствую только, что деревня, несмотря на всю ее прелесть, мне очень надоела», — беседовал он в письме с сестрой.
В апреле 1886 Надсон переезжает из деревни в Киев. Поехал он по приглашению журналиста Кулишера — Семена ждали в газете «Заря». В ней он писал фельетоны, за которые подвергся критике. Главным «экспертом» стал Виктор Буренин, давний приятель Надсона. Он высмеял поэта и назвал симулянтом, наживающимся на неприятностях и надавливающим на жалость.
«Надсон жалкий паразит, представляющийся больным, умирающим, калекой, калекой, чтобы жить за счет благотворительности».
Это настолько оскорбило Надсона, что он даже собирался вызвать его на дуэль, но друзья остановили. Отыгрался на Буренине он в фельетонах. А тут и здоровье опять дало о себе знать, врачи рекомендовали ехать за границу, но Семен наотрез отказался. Захотел умирать в России. Отправился в Ялту при поддержке Марии Валентиновны.
По приезде Надсон узнает, что его сборник стихов удостоили Пушкинской премии Академии наук. Он дожил до этого события, а умер в январе 1887-го. Тело перевозили на пароходе «Пушкин» в Петербург, где толпа молодежи и литераторов встречала аплодисментами. Гроб Надсона несли на руках до Волкова кладбища. Его могила расположена неподалеку от Белинского и Добролюбова.
В своем стихотворении «Мелодия (Я б умереть хотел…)» он выражал желание умереть «душистою весною», но забрала его безвкусная зима…
«Я б умереть хотел душистою весною,
В запущенном саду, в благоуханный день,
Чтоб купы темных лип дремали надо мною
И колыхалася цветущая сирень.
Чтоб рядом бы ручей таинственным журчаньем
Немую тишину тревожил и будил,
И синий небосклон торжественным молчаньем
Об райской вечности мне внятно говорил.
Чтоб не молился я, не плакал, умирая,
А сладко задремал, и чтобы снилось мне…
Что я плыву... плыву, и что волна немая
Беззвучно отдает меня другой волне…».
