Родился в эвакуации, умер в эмиграции... А посредине была еще не менее важная и самая большая буква «Э» — Эстония. Это долгое «э-э-э», то ли по-кавказски подбадривающее (если поставить восклицательный знак в конце), то ли по-русски осуждающее (если с многоточием), и составило самый краткий, но, может быть, и самый точный синопсис жизни Сергея Довлатова.
Толстый, застенчивый
Отец — Донат Исаакович Мечик, театральный режиcсер. Мать, Нора Сергеевна Довлатова, оставив театр, работала корректором. Еврей и армянка... Кстати, такое же происхождение было и у французского сценариста, кинорежиссера Франсиса Вебера. И вот Вебер как-то сказал о своем происхождении: «Два геноцида, две Стены Плача в крови — вот что нужно, чтобы сделать комика». Довлатов, конечно, не комик и не юморист, но
Родился Сергей в Уфе, где во время войны его родители жили в эвакуации. Домой, в Ленинград, семья вернулась, когда была снята блокада. Писатель описывает себя строго:
«Толстый застенчивый мальчик. Бедность. Мать самокритично бросила театр и работает корректором. Школа».
Кстати, в школе Сергей Довлатов еще не был Довлатовым. Его лучший школьный друг рассказывал: «Помню, первого сентября делали перекличку. Каждый ученик должен был встать, назвать свою фамилию и имя, а также национальность. И вдруг встает пухленький мальчик и тихо говорит: «Сережа Мечик, еврей». Конечно, по классу прошел смешок. Во-первых, слово «еврей» раньше традиционно вызывало такую реакцию в школе. Во-вторых, фамилия у Сережи очень забавно сочеталась с его кругленькой фигуркой: Мечик звучит как «мячик».
Богемность и тяга к низам
С окружением, разумеется, богемным, ему повезло. Как везло и раньше. Ведь мама всю жизнь дружила с женой великого артиста Николая Черкасова и частенько ездила с сыном в Комарово, к ним на дачу. С другой стороны, родная Сережина тетя по имени Мара редактировала самого Алексея Толстого и всегда была рада покритиковать литературные опыты любимого племянника.
Впрочем, и
Было, однако, и то, что сам Довлатов определил, как «растущая тяга к плебсу» (то есть городским низам). И это тоже правильно, ведь литература — двухполюсная батарейка. Кроме горних высей, где ведутся тонкие споры о стилистике, нужна и грубая проза жизни — свежее «мясо» фактов, сюжетов, впечатлений.
Всего этого стало еще больше, когда Сергея отчислили за неуспеваемость и он загремел на три года охранником в лагеря. Во время службы для духовной гармонии писал стихи. Но это так, баловство. Довлатов вернулся оттуда с объемным материалом, который позже составит сборник рассказов «Зона (записки надзирателя)», открывающий знаменитый трехтомник, который нынче хранится, читается и перечитывается чуть ли не в каждом доме бывшего СССР. А дальше в том же томе идут «Компромисс» (о жизни в Таллине) и «Заповедник» (о Пушкиногорье).
-
Не пропустите
Игра и компромиссы
В Таллине у Довлатова нашлось много друзей и помощников. Но и недругов хватало. Уже сверстанную и почти утвержденную книгу раздраконили. А ее автора по указке свыше пропесочили на собрании газеты «Советская Эстония». Дочь хороших друзей Сергея и его же верный друг Елена Скульская вспоминала: «Шура М. кричала на собрании: «Что это Довлатов все время повторяет — скульптор неизвестный, скульптор неизвестный! Нельзя, что ли, наконец узнать его фамилию?!»
«Редактор «Советской Эстонии» был человеком добродушным... до той минуты, пока не становился жестоким и злым».
Довлатов вернулся в Ленинград, а потом поехал в Михайловское — работать экскурсоводом. Где же еще искать вдохновение, как не в пушкинских местах!
Но вот литературная игра с советской властью раз за разом оборачивалась поражением — его не издавали. И не было другого выхода, кроме эмиграции, где уже находились две его жены с двумя дочками. (Довлатов говаривал: «Я был женат дважды, и оба раза счастливо».)
И наконец, удача!
Высокий, красивый, талантливый — ударное сочетание качеств, неотразимое для женщин. Кроме первой жены Аси Пекуровской (родившей, правда, уже после развода дочь Машу) и второй жены Елены (у них было двое детей — дочь Катя и появившийся на свет в Америке сын Николас Доули) была во время долгой службы большая любовь в Сыктывкаре — Светлана Меньшикова. А в Таллине — гражданская жена Тамара Зибунова и дочь Александра.
И вот Нью-Йорк, Америка. Жизнь тут тоже во многом непроста, и хайвеи не медом намазаны, но все же в главном, в литературном творчестве, Довлатова здесь ждала удача: «Все 11 лет в Америке мне дико везло с литературой. Именно везло. Говорю без всякого кокетства: мне повезло в том смысле, что Бродский захотел мне помочь, а он человек совершенно непредсказуемый. Мне повезло с переводчиком, с агентом — у меня общий агент с Найполом, Беккетом, Салманом Рушди и Алленом Гинзбергом. Мои сочинения легко переводить. А между тем Зощенко, наш любимый писатель, до сих пор толком не переведен на английский, а у меня здесь вышло двенадцать книжек по-русски и пять по-английски».
Отдельно сказал Довлатов о знакомстве со своим лучшим переводчиком: «Очаровательная Энн Фридман повергла меня в любовь и запой».
Да, запой... Маска его литературного героя, хорошего, порядочного, но неудачливого, всеми предаваемого и из двух бед всегда выбирающего наибольшую, будто приросла к довлатовскому лицу. Он еще может похвастаться, что из запоя в Лиссабоне его выводили два нобелевских лауреата — Иосиф Бродский и Чеслав Милош. Но увы, это уже был штопор, выйти из которого Сергею Довлатову не удалось.
В 1990 году он скоропостижно умер от сердечного приступа, так и не дождавшись издания своих произведений на родине.
Перечитать Довлатова
Сергей Довлатов создал своеобразный язык — точный, скупой и афористичный. Критики всегда отмечали, что стиль его отличается изысканной простотой, а читателей привлекает, с одной стороны, жизненность его прозы, а с другой — анекдотические ситуации, в которые попадает герой. Популярность его книг растет, и объясняется это еще и чувством, высказанным в цикле рассказов «Ремесло»: «Я люблю Америку... Благодарен Америке, но родина моя далеко...»
